Минуло более четырёх столетий с тех пор, как Монтень написал следующие строки: «С самого детства мое сердце полностью и навсегда захвачено Парижем. Я стал французом только благодаря этому великому городу… ни с чем не сравнимому в богатстве своего многообразия, символу всего доблестного, что есть во Франции, и одному из самых изысканных украшений планеты». Вслед за ним и Мишле в своих «Картинах Франции» попадает в волну поэтического воодушевления, когда отмечает, что «…столица знает всё… она наполнена мыслью, она не устает творить новое в политике и науке, она чудным образом преображает всё, что бы к ней ни попало. Она вбирает в себя грубую действительность и та преображается в ней в творения дивной красоты. Вся страна ищет в ней своё отражение, в ней она находит восторг и любовь в столь изумительной и неповторимой форме, что едва ли узнает самоё себя». Эти цитаты показывают, надо ли ещё говорить о том, что первенство Парижа имеет долгую историю, и что основано оно, как, впрочем, и само французское национальное самосознание, на сильных неподдельных чувствах.

Постепенная концентрация власти Начавшийся в правление Людовика XIV отток дворянства из провинции объясняет, каким образом экономический центр страны превращается в её столицу и в политическом смысле. Для полной монополизации этой роли Парижу понадобились два столетия. Ещё в XVIII веке все обладающие собственными парламентами города являются живыми светочами культуры, источниками новых идей, никому не обязанными местами экономического процветания. К концу XIX века подавляющее их большинство оказывается погруженным в глубокую летаргию, за исключением лишь тех, кто обладает сильным экономическим козырем в виде собственного крупного порта. Тем не менее, предпринимателям из торговой буржуазии51 удается выстроить финансовые и промышленные империи, создать крупные торговые компании в Лионе, Марселе, на севере страны, в Лотарингии и даже в совсем скромных по размерам городах, таких как Ле-Крезо или Клермон-Ферран.